16.09.2010 в 02:16
Пишет Арька:Осень
А осень - это дворы-колодцы, на дне которых сокрыты дни,
и в них так много тепла и солнца, и нас, уставших от болтовни...
Попробуй их отыскать на карте, как очень древний пиратский клад...
Сентябрь едет ко мне в плацкарте, возможно, я ему буду рад.
Темнеет быстро, а я не знаю, когда, и с кем, и куда вернусь.
Сентябрь - это моя больная, моя забытая летом грусть.
Конечно, я, как всегда, в порядке, ночами снится мне мой покой;
я раздаю себя без остатка всем тем, кто помнит, кто я такой.
Такой вот маленький энерджайзер, но только временно, а затем
сентябрь скажет мне "все, сдавайся" - и не останется больше тем
для сочинений и писем счастья, и я усну, как большой вулкан.
Внутри меня будет драть на части мной недописанная строка.
Что мне чадить и ругаться дымно, и тормошить себя до зимы?
Я ощущаю себя живым, но заключенным в стенах тюрьмы.
Все говорят, что сейчас всё можно, что даже нужно болеть, хандрить,
но это всё для меня ничтожно, когда так тянет поговорить.
Когда так тянет бежать по лужам, срываться с места, нестись в галоп.
Я с каждым годом, похоже, хуже: непредсказуемый мизантроп,
тиран и деспот... Прости мне, мама, я снова не оправдал надежд.
Я все, что мог, потерял, и прямо
передо мной временной рубеж
в одну треть жизни, и что тут сделать,
когда не знаешь, что впереди?
Я знаю то, что к концу недели его обязан я перейти.
Когда-то были дворы-колодцы, и было дно, и бывали дни,
но только мне сейчас остается больной сентябрь, где мы одни,
где нас с тобой все давно забыли, и осень мимо идет совсем.
Три строчки в аське, две строчки "мылом", две - комментарием, в сумме семь.
А дальше - пусто.
В дворах все стихнет, вплоть до курлыканья голубей.
И осень будет ловить других, не
таких помешанных
на себе.
URL записиА осень - это дворы-колодцы, на дне которых сокрыты дни,
и в них так много тепла и солнца, и нас, уставших от болтовни...
Попробуй их отыскать на карте, как очень древний пиратский клад...
Сентябрь едет ко мне в плацкарте, возможно, я ему буду рад.
Темнеет быстро, а я не знаю, когда, и с кем, и куда вернусь.
Сентябрь - это моя больная, моя забытая летом грусть.
Конечно, я, как всегда, в порядке, ночами снится мне мой покой;
я раздаю себя без остатка всем тем, кто помнит, кто я такой.
Такой вот маленький энерджайзер, но только временно, а затем
сентябрь скажет мне "все, сдавайся" - и не останется больше тем
для сочинений и писем счастья, и я усну, как большой вулкан.
Внутри меня будет драть на части мной недописанная строка.
Что мне чадить и ругаться дымно, и тормошить себя до зимы?
Я ощущаю себя живым, но заключенным в стенах тюрьмы.
Все говорят, что сейчас всё можно, что даже нужно болеть, хандрить,
но это всё для меня ничтожно, когда так тянет поговорить.
Когда так тянет бежать по лужам, срываться с места, нестись в галоп.
Я с каждым годом, похоже, хуже: непредсказуемый мизантроп,
тиран и деспот... Прости мне, мама, я снова не оправдал надежд.
Я все, что мог, потерял, и прямо
передо мной временной рубеж
в одну треть жизни, и что тут сделать,
когда не знаешь, что впереди?
Я знаю то, что к концу недели его обязан я перейти.
Когда-то были дворы-колодцы, и было дно, и бывали дни,
но только мне сейчас остается больной сентябрь, где мы одни,
где нас с тобой все давно забыли, и осень мимо идет совсем.
Три строчки в аське, две строчки "мылом", две - комментарием, в сумме семь.
А дальше - пусто.
В дворах все стихнет, вплоть до курлыканья голубей.
И осень будет ловить других, не
таких помешанных
на себе.